РУБЕЖ НА КРОВИ. Часть восьмая.

23.07.1943

Обследуем передний край противника – село Красногоровку – на правом берегу. Село разрушено немцами, осталось мало домов, разрушены все общественные здания и даже каменные сараи.

С этого места был наш фланговый удар. Рассказывают, как поспешно удирали немцы.
При переезде Дона обратно на пароме попали под дождь и вымокли до нитки. Такими и шли до дома четыре километра.

25.07.1943

Выехал с утра в Филоново – на сдачу рубежа. Первове впечатление – село после нашего отъезда кажется пустым. Приехал рано, устроился с квартирой. Приехал Зайцев – точно начали работу.

Зайцев привез новости: о конференции в Москве общества «Свободная Германия», о продвижении в Сицилии. Все это крайне отрадно, так как приближает конец войны.

Хорошие вести идут с фронтов – настроение бодрое.

Вечером на моей квартире пилил с Зайцевым чай.

26.07.1943

Продолжаем с Зайцевым с утра до вечера в хорошем темпе приемку. А вечером опять чаепитничаем.

27.07.1943

К вечеру заканчиваем большую часть полевой работы. Впечатление от работ неплохое.
Пьем чай! С медом!

28.07.1943

С утра последнее посещение поля и садимся до вечера за акты. Чай пьем с медом – его здесь избыток. Как раз качают первую партию – ведер по 6-8 на хозяйство.

29.07.1943

Собираемся ехать. Пришла машина, но, не дождавшись, ушла в Гадючее.
Зайцев собрался и, ворча, ушел пешком в Нижний Мамон – за 20 км.

Пишу акты один на квартире.

День исключительно жаркий – с ума сойти!

Стало известно об отставке Муссолини. Значит дела, действительно, развертываются.

К вечеру приехал Алексеев – решили заночевать и ехать утром.

Алексеев стал ругателем: ходит на ходу ругается. Так развинтился!

В последние дни мне особо уверенно представляется конец войны – какое-то хорошее предчувствие. Хотя бы скорее опомнился народ Германии и других западных стран!

По приезде Алексеева все старые знакомые тащат угощения – мед. Меду – вволю, ешь – не хочу. Но хорош в сотах и ем со вкусом.

Наше строительство в этот период я назвал бы «трофейным» - так много сделано нами из остатков (трофеев) и так много «трофеев» приобретено нами самыми.

Как цыган искал колхоз «Вiльна праця»: укажите, где колхоз, где каждый делает, что он хочет».
Два офицера и старшина держали за счет производства молоденькую кухарку. Старший с нею жил.

30.07.1943

В 5 часов выехали; отъехали 1-2 км – встречает машина Кирьянова и нарочный с письмом. Ожидается сегодня приезд комиссии с генералом-майором Зотовым. Возвращаюсь пешком в Филоново, уславливаясь ждать всех в штабе.

Почистил костюм, сижу работаю.

В час дня получаю известие, что комиссия была на работе и, не заезжая в штаб, проехала дальше. Зря я просидел – теперь жди машины, когда-то она будет!

Вчера в газете опубликован приказ т. Сталина об успешной ликвидации летнего наступления немцев. Полна огромного значения фраза о перемене нашей политики в части летнего наступления. Ходят, пока еще слухи, о роспуске итальянской фашистской партии. Значит близок крах Италии и конец войны.

…Полы тут земляные. Их утром протирают глиной и посыпают песком, а также цветущей полынью и чабрецом (нежно-лиловый цвет, запах – вроде мяты). В комнате от этого солнечно, ароматно и празднично.

Украинцы медленно ходят, степенно говорят, с обычным юмором – война ушла далеко отсюда. Качают мед, поют песни, журтуют; только упряжные коровы, редкие мужчины (чаще инвалиды), отсутствие грудных ребят, общая приглушенная тоска, прикрытая бодрым словом, напоминают о войне.

…День мой почти пропал – зря ждал комиссию, написал только акты.

Работаю в столовой. По старой памяти пока я здесь подносят меня деревенское угощение: груши, сотовый мед, молоко. Мед в этом году очень много – с улья по 2-2,5 ведра и мед роскошный: пахучий и сладкий. В этом году много цветов.

Приходила старая хозяйка, где жили с Алексеевым. Дом ей почти окончили, благодарила.

31.07.1943

Собрался ехать. Пыч просит помочь ему с организацией субботника. Прошел с ним и наметил работу.

Остаток до обеда отдохнул, почитал в саду под грушей. После обеда оканчивал акты.

01.08.1943
 

Ожидаю народ. Прошел в конец – к берегу Дона – нет ни одного человека. Вышло какое-то недоразумение.

На обратном пути собрал букет полевых цветов и к ним стихи. Все это напоминало мне самого себя в 20-лет – загорские поля, одиночество и ожидание чего-то впереди. А сейчас уже все сзади.

Ожидал вечером машину, а она пришла в ночной тьме – хоть глаз выколи. Отложил отъезд до утра.

02.08.1943

Собираем машину. Я ожидаю под грушей. Едем в круговую, так как в Богучаре разобран мост. Дорогой встречаем милиционера (ищет беглых) и конвой.

Только приехал в Толучеево – надо ехать в Мамон на совещание. Совещание проходит в траурном тоне: стали известны результаты осмотра рубежа генерал-майором Зотовым, его недовольство качеством и наметки реорганизации. На всех это сообщение действует крайне удручающе. Кирьянов предлагает еще выше поднять качество.

Разъезжаемся поздно вечером.

03.08.1943

Принимаем с Зайцевым работу в Толучееве. Нашли на фланге сплошной брак. Я разволновался и вопреки своей привычки накричал на бракоделов.

04.08.1943

Зачитал в лагере перед строем приказ о бракоделах – наказал.
Приехал Буренков – забраковал землянки, требует переделки – верно не хороши.

Вечером выехал в Мамон, через Филоново – ночью был на квартире. Угостили меня кружкой медовой бражки из нового урожая. Немного горьковатая, но хмельная. А на закуску по-деревенски – сотовый мед. Старуха хозяйка говорит: «Ну, вот и солдат наш приехал».

05.08.1943

Встал в 4 часа и в 5 ч. уехал на лошадях через Осетровку в Мамон. Сегодня здесь командирская учеба.

От Дона до штаба километров пять пришлось пойти пешком по песку, под солнцем: вымок весь, но не опоздал.

На курсах в сотый раз одно и тоже повторяют.

Кирьянов, Буренков, Зайцев от жары, утомления, недосыпа – все дремлют, хотя отчаянно борются с этим. Нет никакой возможности: не помогает ни вода, ни табак. День, как на грех, особенно жаркий. Так продолжается девять часов подряд до 6 ч вечера.

После учебы – прием у Кирьянова. Кирьянов – типичный чекист (до войны работал в НКВД). Он настойчив, дипломатичен, корректен и подтянут и только иногда грубоват – или фамильярно или начальственно.

Мы с Алексеевым стоим и слушаем. Обвиняют меня и Алексеева в махаевщине, фанфароностве и прочих грехах – совершенно непонятных.

Алексеев говорит:

- Что за слова? Не понимаю – какое фанфаронство?!

Он расстроен не столько выговором, сколько тем, что не понял неизвестных ему слов.
Уже темнеет, когда, продравшись через кусты и травостой, выхожу к берегу Дона. На небе – молодой серпик месяца, отражающийся полосой на глади широкой и тихой реки.
Правый берег здесь не особенно высокий, гол. Левый – густо порос косматыми вербами, ивами и лозняком.

Едва дозвался лодку. Возница уже соскучился, дожидаясь меня.

Становится совсем темно, месяц садится за степью и на небе загораются яркие, южные украинские звезды. Летний теплый вечерок сушит мою мокрую от пота гимнастерку.
Едем степью, местами недавних боев. Жизнь вступила здесь в свои права. Распахана полоса рядом с окопами, в которых итальянские трупы еще сидят, оскалив зубы черепов.
Мягкий, сладковатый запах тления несется по степи. Отчаянно трещат кузнечики, заглушая грохот телеги.

Вот этот домик на краю балки, с ярко освещенными окнами без переплетов, где сейчас ужинают трактористы, стоит в 200 м от бывшего переднего края и места ожесточенного боя.
Вот здесь направо от дороги в 100-150 м лежат закопанные на днях два красноармейца и медсестра. Она делала перевязку и все трое были поражена осколками.

Здесь в высоком бурьяне, выше человеческого роста, нашли их на днях осетровские женщины. Трупы лежали прислонившись друг к другу. Голова красноармейца лежала на коленях у девушки. И ее долго сохранившиеся густые и длинные косы упали ему на плечи. Лиц уже не было. Черепа смотрели друг на друга пустотой глазниц. Здесь же их троих и похоронили.

Едем дальше через минное поле. Вот здесь, вытянувшись длинными змеями поперек дороги лежат итальянские мины. Неподалеку отсюда подорвался наш минер – грузин. Здесь его и похоронили под трехкратный залп из винтовок.

Разговариваем с возчиком Борисовым. Он – солидный пожилой мужчина из наших кадровых. Два сына его – летчик и танкист – уже убиты. В апреле он получил письмо, что в прошлом году в сентябре умерла жена и осталось трое ребят от 10 до 15 лет на хозяйстве. Так, разговаривая о жизни, мы минуем минные поля, старые вражеские пункты и ночью подъезжаем к селу.

Я немного возбужден картиной ночи, романтикой степи. Борисов спокоен, даже равнодушен, как сама жизнь. Это настоящий, трезвый и практичный ум типичного великоросса.